Возвышенный язык молитв и песнопений

Возвышенный язык молитв и песнопений

11 (24) мая — память святых равноапостольных Мефодия и Кирилла,
учителей Словенских.

День Тезоименитства Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла

Вопрос о языке нашего русского православного богослужения принадлежит к числу жизненных вопросов, правильный ответ на которые надо всегда знать, чтобы избежать всех опасностей, связанных с непродуманным и быстрым решением их.

Нынешний церковнославянский язык наших богослужебных книг произошел из древнеславянского языка в соединении с элементами живого русского наречия. Древнеславянский язык святых Кирилла и Мефодия по корням своим есть язык, близко родственный русскому. Русский народ, приняв литературный богословский язык от болгар, не рабски воспринял его, а переработал его в своем сознании, влил в него элементы своего духа. Все исторические памятники древнерусской литературы свидетельствуют, как происходил процесс слияния славянского языка с живой русской речью и как он продолжается и в настоящее время в условиях органического слияния.

Почти все корни слов и их значения общи у церковнославянского языка с русским. В этом легко убедиться всякому, кто обратился бы с этой целью к богослужебным книгам. Из общего количества слов, употребленных в самой трудной славянской книге - Псалтири, найдется не более ста слов, нуждающихся в переводе. К ним принадлежат слова: абие, аще, брение, буий, вскую, ганание, гобзование, егда и т. п. В это число входят и иностранные слова, оставшиеся в церковнославянском языке без перевода: онагр, скимен, скрания и т. д.

С другой стороны, если мы обратимся к литературному русскому языку, то увидим также, что он представляет неразделимое сочетание элементов русского наречия с элементами церковнославянскими. «Говорить о русском языке как о языке отдельном от церковнославянского — никак нельзя» (Ф.И. Буслаев. Историческая грамматика, § 17).

Если обратимся к народной поэзии, то и здесь мы найдем немало общего с элементами церковнославянскими, например, в формах кратких прилагательных: злат, бел, горюч, в употреблении звательного падежа: батюшко, в формах вспомогательного глагола: ах ты, гой еси, гой есте, бысть (бысть без памяти), в местоименных формах: мене, ти, в церковнославянской форме неопределенного наклонения: улыбатися, вытиратися, повытряхнути, крестьянствовати и т. д., во множестве слов, перешедших в народно-поэтическую речь из Церкви, например: риза, един, возглаголет, добре, зде, паче и т. д.

Наша современная прозаическая речь буквально пересыпана корнями и формами церковнославянских слов, например: млекопитающее, млечный путь, прохлада, прозрачный, древесина, древесный, животное. Все эти слова взяты из церковнославянских: млеко, древо, хлад, зрак, живот.

Славянские слова в русских и русские в славянских так переплелись и образовали вместе «великий, могучий, правдивый и свободный русский язык», что говорить: «Церковнославянский язык — чужой для нас» невозможно.

Является ли церковнославянский язык мертвым, на котором не подобает служить Живому Богу? — Нет. Говорят, что церковнославянский язык должен считаться мертвым потому, что нет ни одного народа, который говорил бы на нем.

Действительно, на нем не говорит ни один славянский народ, но зато на нем все многомиллионное славянство говорит с Богом, молится, а молитва есть живое общение человека с Богом. Поэтому никак нельзя назвать церковнославянский язык мертвым. Воздыхание и слезы, которые исторгают слова этого языка из души человека, свидетельствуют о жизни языка, а не о его смерти. Каждый из нас знает, какое действие производят на падшую душу человеческую церковнославянские слова: «Душе моя, душе моя, востани, что спиши? Конец приближается и имаши смутитися».

Песнопения Страстной седмицы и Пасхи не звучат ли для нас необыкновенной силой мысли и чувства?

Церковнославянские песнопения живы и живительны. Они не только живых членов Церкви связуют воедино, но и тех, которые уже умерли для земной жизни. Наши близкие, дорогие умершие предки и наши святые угодники земли Русской преподобные Антоний и Феодосий, Преподобный Сергий Радонежский, преподобный Серафим Саровский, святые угодники земли Сербской — святой Савва и преподобная Параскева, святые чудотворцы Болгарские, например, преподобный Иоанн Рыльский, и множество других православных славянских святых, начиная со святых Кирилла и Мефодия, молились на том же церковнославянском языке и теми же словами, какими и мы теперь молимся. Этой традицией мы бесконечно дорожим.

Определяя жизнь или смерть языка, не надо забывать, что слово есть выражение мысли. Без идеи слово — пустое звучание. Если церковнославянский язык вызывает мысли, будит чувства, значит, он живет, а мы уже знаем на опыте, что он и вызывает мысли, и будит чувства.

Нечего указывать, что в церковнославянском языке много непонятных слов. Непонятных слов и выражений сколько угодно и в современном русском языке, недаром в одном из современных нам журналов заведен отдел «Почему мы так говорим?», где разъясняется, например, что означают слова «турусы на колесах», «бить баклуши», «разорить дотла», «попасть впросак», «нести ахинею» и так далее.

И современную речь и книгу каждый из нас понимает в меру своего развития и образования. Недаром для изучения доклада или речи устраиваются кружки, где они прорабатываются для полного усвоения содержания слушателями.

Отсюда первая задача по отношению к церковнославянскому языку: просвещать сознание верующих. Церковные слова будут оживать в слухе и разуме молящихся по мере того, как будет возвышаться религиозное просвещение народных масс. Кроме того, для оживления церковных глаголов требуется общенародное пение, живое участие народа в совершении богослужений; слово, исходящее из уст человека, живее и действеннее для сознания человека, чем то же слово, которое входит извне в слух его.

Сила слова — в мысли и чувстве, с ним соединяемых и им вызываемых. Слова сами по себе мертвы и немы, пока мы на них не отзываемся мыслью и чувством. Например, слово «Пасха». Это слово — не русское. Многие затрудняются перевести его, но с ним соединяется масса радостных чувств и определенных идей, которые определяются словами «пасхальные мысли», «пасхальные чувства». При таком отношении к слову нам становится безразличным, русское оно, славянское или греческое: оно — наше и исключению из употребления не подлежит.

Церковнославянский язык чрезвычайно подходит к стилю православного богослужения. Что такое стиль? Стиль есть подчинение внешней формы внутренней идее, выражаемой этим внешним.

Богослужение — это целое (синтез), элементы которого (чтение, пение, архитектура, иконопись, язык и так далее) служат одной цели — гармонии богослужения. Только с точки зрения соответствия цели православного богослужения в храме должно рассматривать эти элементы. Например, в архитектуре церквей мы найдем, казалось бы, много лишнего, странного и непонятного. Здесь все не так, как в жилищах для людей, но церковь есть дом Божий, а не жилище человеческое; в ней все подчинено идее Богопочитания, и при свете этой идеи мы понимаем, что так и должно быть в архитектуре церкви.

Церковная иконопись - не обычная живопись: в ней много условного, символического и непонятного, опять-таки потому, что она преследует иные цели, чем светская живопись.

Церковная утварь тоже необычна, и даже названия утвари - придуманные, другие, например, не посуда, а сосуды. В церкви стол называется престол, стул — седалище и так далее.

А напевы церковные? Они резко отличаются от светских, мирских напевов. Русский народ создал для различения их два слова: песня и песнь. К сожалению, современные композиторы и регенты не всегда понимают это существенное различие.

Святейший Патриарх Алексий [Патриарх Алексий I (Симанский)] в послании настоятелям города Москвы пишет: «Святыми отцами, установившими не только богослужебный чин в храмах, но и их внешний вид и внутреннее устройство, все было продумано, все предусмотрено и устроено для создания особого настроения молящихся, дабы ничто в храме не оскорбляло ни слуха, ни взора и дабы ничто не отвлекало от устремления к небу и к Богу, к миру горнему, отображением которого должен являться храм Божий».

Отсюда ясно, что и наш язык в богослужении должен отличаться от обычного, которым мы говорим дома, на улице, на базаре. Как необычна в храме архитектура, живопись, утварь, напевы, так и язык, на котором возносятся к Богу молитвы, должен быть необычен. Святейший Патриарх Алексий пишет: «Если в просьбах наших к людям, от которых мы ожидаем получить то или иное, мы выдерживаем нужный, часто почтительный и во всяком случае серьезный тон, то почему в прошениях наших к Господу мы дерзаем брать тон дерзновенных и легкомысленных театральных излияний, исключающих всякое благоговение»?

Язык богослужебный должен быть в стиле богослужения. В теории словесности всегда различаются язык и стиль. Под стилем разумеется язык, состоящий из подобранных слов, находящихся в гармонической связи с выражаемой при помощи их идеи, он должен быть в согласии с личностью автора и с особенностями данного времени и народа. Имеются различные стили: есть стиль сказки, есть стиль былин, есть стиль духовных стихов, есть стиль церковного пения. Церковнославянский язык образует для молитв и песнопений возвышенный стиль. В этом отношении церковнославянский язык является неисчерпаемым сокровищем.

Все наши великие поэты и художники, когда обращались к творчеству на церковные темы, пользовались церковнославянским языком. Так поступил гениальный поэт А.С. Пушкин в стихотворениях «Пророк» и «Великопостная молитва». Эти два произведения написаны А.С. Пушкиным почти сплошь церковнославянскими словами. Значит, поэт считал, что иначе писать не следует. Отношение Пушкина к церковнославянскому языку — урок для всех сторонников переложения церковнославянского языка на современный русский. «Речь церковнославянская возбуждает в русских некоторое благоговение уже самыми своими звуками, хотя понятными, но отличными от ежедневного говора, составляет приличное дополнение торжественности нашей церковной службы» (Ф.И. Буслаев. Историческая грамматика, § 17).

М.В. Ломоносов давал высокую оценку церковнославянскому языку и относил его к высокому стилю. Основная мысль М.В. Ломоносова, заключающаяся в том, что идеи горнего порядка должны выражаться и языком горним, возвышенным, а о вещах житейской суеты следует говорить языком дольним, психологически верна.

Вот пример того, как одни и те же понятия выражены в славянском и в современном русском языке. Всем известен ирмос: «Крест начертав Моисей»… В точном русском переводе, изданном в 1914 году Святейшим Синодом, он изложен так: «Моисей, начертав жезлом продольную надпись Креста, разделил Чермное море так, что Израиль прошел по нем пешком; ударив же море поперек, против фараоновых колесниц, он изобразил непобедимое оружие (то есть Крест) и вновь соединил море. Поэтому запоем Христу Богу нашему, ибо Он прославился». В этом переводе все понятно, но одобрит ли кто из православных людей употребление этого перевода за богослужением с точки зрения богослужебного стиля? На славянском языке: «Крест начертав» - поэзия, а в русском переводе — сухая проза. Там - стильный богослужебный язык, здесь — его нет и в помине. Позволим себе привести еще один пример: стихиру на «Слава и ныне» в Великий Пяток: «Страшное и преславное таинство днесь действуемо зрится: неосязаемый удержавается; вяжется, разрешаяй Адама от клятвы: испытуяй сердца и утробы, неправедно испытуется: в темнице затворяется, Иже бездну затворивый: Пилату предстоит, Емуже трепетом предстоят небесныя силы: заушается рукою создания Создатель: на древо осуждается, судяй живым и мертвым: во гробе заключается Разоритель ада. Иже вся терпяй милосердно и всех спасый от клятвы, Незлобиве Господи, слава Тебе».

Какая глубина мысли и чувства! Какая высокая художественная речь! Какие контрасты, антитезы, противоположения, они так и врезаются в сознание: «неосязаемый - удержавается, вяжется — разрешаяй Адама от клятвы…»

Достоинства церковнославянского языка так велики, что наша задача состоит в том, чтобы сохранить этот великий язык, на котором были построены христианское миросозерцание и жизнь всех славянских православных народов. Для выражения высоких религиозных идей и чувств церковнославянский язык незаменим. Все русские люди, которым дороги братство и единство всех славян, всегда стояли за сохранение общего всем славянского языка. Общий язык объединяет славян. Не потому ли поляки и хорваты часто забывают о своем славянстве и отпадают от славянского единства, что перестали говорить и молиться на языке святых Кирилла и Мефодия? — Не обязаны ли сохранением Православия и славянских идей сербы и карпатороссы, которые при самых тяжелых обстоятельствах жизни, в течение ряда веков угнетаемые турками, венграми, сохранили Православие и славянское единство, употреблению церковнославянского языка — языка святых братьев, просветителей славянства Кирилла и Мефодия?

Л. Н. Парийский (+1972), профессор Ленинградской Духовной Академии,
магистр богословия

Источник:      Журнал "Русский инок" апрель-июнь 2010 г.