ВОРОТА МОНАСТЫРЯ ВЕСЬ ДЕНЬ ОТКРЫТЫ

ВОРОТА МОНАСТЫРЯ ВЕСЬ ДЕНЬ ОТКРЫТЫ

В середине XIX века подмосковный Павловский Посад объединял несколько фабричных слобод. Население занималось торговлей, ремеслом и ткачеством. По берегам Клязьмы и Вохны возникали мануфактуры. Одна из них, производившая ткани и платки и принадлежавшая Якову Ивановичу Лабзину, со временем стала крупнейшей платочной фабрикой России. Сегодня павлово-посадские шали и платки известны всему миру. Впрочем, интерес к ним за рубежом не угасал никогда — на художественных выставках в Париже платки неизменно завоевывали золотые медали. А вот на Родине в XX веке их подзабыли, как подзабыли все, что было связано с дореволюционной Россией. История павлово-посадских шалей немыслима без истории Покровско-Васильевского монастыря — за всеми достижениями на Руси всегда стояла молитва.

Потомственный почетный гражданин Яков Иванович Лабзин, живший в Павловском Посаде, был человеком глубоко верующим, каждый день он ходил к службе Божией. Принадлежавшее ему торгово-промышленное дело он вел, во всем советуясь с богомольным крестьянином деревни Евсеево Василием Ивановичем Грязновым (прославлен 7 августа 1999 года как местночтимый святой Московской епархии). Мануфактура процветала, платки Торгового дома Якова Лабзина и Василия Грязнова продавались на всех крупнейших ярмарках России, благотворительность их простиралась до селений, весьма отдаленных от города.

В 60-х годах XIX века Лабзин и Грязное подали в Московскую духовную консисторию прошение об основании в центре посада мужского монастыря на 15 человек братии с каменной трехпрестольной церковью и оградой вокруг всей обители. В этот монастырь Грязнов желал поступить и сам. Содержание обители купец-меценат Я. И. Лабзин брал на себя. В прошении было отказано: место для строительства сочли неудобным, а купеческий капитал — ненадежным. За несколько дней до получения отказа Василий Грязнов умер. Он был похоронен на городском кладбище. На похороны стеклись тысячи людей. Над его могилой и могилой своей жены Акилины Ивановны, сестры Василия Ивановича Грязнова, Яков Лабзин решил построить храм. Позже при нем была создана женская община, преобразованная дочерями Лабзина в женский монастырь. Первый престол монастырского Покровско-Васильевского храма был освящен в 1869 году.

Уже вскоре после захвата власти большевиками насельницы монастыря почувствовали на себе мертвую хватку новых правителей. В 1920 году следственный отдел Наркомюста устроил показательный судебный процесс над игуменией Покровско-Васильевского монастыря и его попечителями... За долгий XX век монастырские стены увидели и рабочее общежитие, и машинно-тракторную мастерскую, и склад для хранения картошки... В 1989 году Покровско-Васильевский храм был возвращен Церкви. Община храма обратилась с просьбой о воссоздании монастыря. В 1995 году был учрежден Покровско-Васильевский мужской монастырь. С самого начала и по сей день им управляет игумен Андрей (Тонкое). Отец Андрей вспоминает:

—Когда меня в 1989 году назначили настоятелем Покровско-Васильевского храма, — а надо честно сказать, что к тому моменту я только месяц прослужил в сане диакона и очень боялся своего нового назначения, — монастырь представлял из себя руины. Битый кирпич, всяческий мусор, сорные травы, огромные поваленные ураганом деревья и старинные фотографии — это все, что осталось от дивного красавца. Мне шел 32-й год, и я был уверен в том, что не имею ни жизненного, ни духовного опыта. В глубокой печали о своей немощи, сразу после возращения из Москвы, я поехал узнавать, какая тут есть община и что можно сделать прямо сейчас для возрождения монастыря. Район вокруг монастырских развалин в народе так и называли — монастырским. Он пользовался весьма дурной репутацией: если на танцы приходили «монастырские», всех оттуда как ветром сдувало, под их кулаки и ножи никто не хотел попадать. На кладбище за бывшим монастырем никто из городских не ходил в одиночку, даже самые боевые и богатырского телосложения боялись быть ограбленными и избитыми.

Подписи под прошением об открытии монастыря собирал местный душевнобольной — благодать Божия коснулась его сердца, он стал ходить по улицам, стучать в ворота и просить подписаться. Какая бабушка могла отказать? Так он и собрал не одну сотню подписей. Вот такое было у нас начало — яркая иллюстрация того, что сила Божия в немощи совершается (2 Кор. 12, 9).

Хотя и не было у отца Андрея в тот момент большой работоспособной общины и меценатов, но его знал весь церковный люд Павловского Посада, знал с самого раннего детства. Знал и доверял ему.

Игумен Андрей (в миру Сергей Петрович Тонкое) родился и вырос на Павлово-Посадской земле. Родители Сергея были верующими, и веру свою они не скрывали. Мама происходила из православной семьи, папа — из старообрядческой. Но это не вызывало конфликтов — оба супруга уважали веру друг друга. Сережа был пятым ребенком в дружной семье, его появления на свет с нетерпением ждали сестра и три старших брата. После Сергея Господь дал его родителям еще двоих малышей, в семье Тонковых стало семеро детей. Бабушка старалась, чем могла, помочь в воспитании внуков, и нередко они с дедушкой забирали кого-то из маленьких пожить у себя в городе Дрезне Орехово-Зуевского района. Сережа очень любил гостить у них, и так сложилось, что он практически все свое детство провел в доме бабушки и дедушки. Они каждое воскресенье обязательно ходили в храм и всегда брали с собой внука. Постами говели и причащались, отстаивали долгие всенощные под великие праздники — упорядоченная церковная жизнь прочно вошла в мир маленького Сережи.

Дедушкина сестра была инокиней, но после закрытия монастыря ей пришлось вернуться в отчий дом. В саду ей построили келью, в ней она и доживала в непрестанной молитве и труде.

В те годы с жильем в Московской области было трудно, многие жили в холодных бараках, в перенаселенных коммуналках. Когда дедушке Сергея предложили посмотреть новую комнату, радости не было границ. Но дом, куда им предстояло переехать, оказался... перестроенным храмом. Первая мысль была — отказаться. Как можно жить в храме? Но куда тогда идти пожилым людям с маленькими детками на руках? Барак-то совсем развалился! Ночевать под открытым небом? Дедушка вернулся очень огорченным.

Господь уберег Своего раба от большой полукруглой «комнаты» в алтаре — им досталась маленькая комнатушка на месте клироса. Так будущий инок, а тогда маленький мальчик Сергей, поселился «на клиросе». Большим счастьем для ребенка стало соседство с домиком напротив, на который выходили их окошечки, — там жили добрые старушки-монахини, они пекли просфоры для храма, расположенного в семи километрах. Тетя Сергея, работавшая в столовой, часто приносила дрожжи для соседок, а он с огромным удовольствием передавал их старушкам, задерживаясь на чай и интересные беседы. Когда подрос, стал сам ходить в храм за семь километров от дома, навещая перебравшихся туда матушек-соседок.

— Помню, — улыбается отец Андрей, — матушки набрали несколько бидонов малины и принесли в наш дом на общую кухню, расположившуюся на паперти, угощать детей. В перестроенной церкви жили пятнадцать семей. Меня в этот день дома не было. Когда я вернулся, друзья рассказали о малиновом пире. Я так обиделся, что мне не досталось малины, что тут же отправился к соседкам и стал стучать в их окошечко: «Больше вам дрожжи не принесу!» Матушки частенько припоминали мне, уже взрослому юноше, этот случай.

Когда наши добрые соседки совсем состарились и уже не могли ходить в храм за семь километров, настоятель забрал их к себе и поселил в церковной сторожке. Перед отъездом они одаривали знакомую детвору. Мне подарили иконочку Спасителя и... огромную грушу из сада за их домиком. Грушу вся детвора признала «моей», и я неустанно показывал ее всем, кто приходил к нам — очень был рад такому дару и частенько ходил в садик, посидеть под ней. Иконочка Спасителя до сих пор со мной...

После Дрезны семья переехала в Павловский Посад. Здесь я определился работать на фабрику, а в храм ходил на Городок. На Городке был единственный в городе действующий храм Вознесения Христова. В нем я, преодолев по Божией милости все препоны того времени, стал псаломщиком, в нем меня рукоположили в иеродиакона. Этот храм был для меня раем на земле, и я ни за что никуда не хотел из него уходить. Но Господь судил иначе. Меня рукоположили в священники в Новодевичьем монастыре и направили восстанавливать Покровско-Васильевский монастырь.

— Отец Андрей, Вам запомнились случаи помощи святого праведного Василия Грязнова в восстановлении обители?

— Да, запомнились. Их было много, и мы даже стали их записывать вместе с братией и прихожанами. Между собой мы называли их — чудеса среды, потому что по средам мы всегда служим акафисты. Один случай особенно поразил и тронул нас.

Надо сказать, что на самую первую уборку отданного Церкви храма пришло всего два человека — сестры, постоянные прихожанки храма на Городке. Так мы и провели за выносом мусора и разбором завалов первый день. Вечером совершили первый акафист у иконы Покрова Пресвятой Богородицы. На следующий день нас трудилось уже пять человек, потом пятнадцать, и так потихоньку начала создаваться наша общинка. Времена были тяжелые, но радостные! Приходили мы каждый день в шесть утра, а уходили часов в одиннадцать-двенадцать ночи. Инструментов для уборки и восстановления территории у нас не было никаких, выручало кладбище за монастырем. Наши бабушки знали, где, в какой оградке, у какой могилки лежит лопаточка, где совочек, где можно взять ведра. После работы мы все разносили назад, и хозяева могилок никогда не возражали против нашего «сотрудничества».

Как-то мы сидели, обедали, и я вслух стал сокрушаться, что у нас нет даже достойного Апостола, служили по очень маленькой видавшей виды книге. Посидели, погоревали и стали собираться работать дальше. Видим, заходит к нам на территорию незнакомый человек и направляется в нашу сторону. Подходит, спрашивает, можно ли ему поговорить с батюшкой. Ему показывают на меня. Здороваемся, и он протягивает узелок с какими-то вещами: «Примите, пожалуйста, это вещи моего покойного отца. Он был священником, служил в Рязани. Может быть, они будут полезны вашему восстанавливающемуся монастырю». Благодарю его и разворачиваю узелок — сверху лежит Апостол дивной красоты. Потом выяснилось, что мы были знакомы с покойным батюшкой. Дивны дела Твои, Господи! Этот случай, когда мы получили мгновенную помощь от нашего почитаемого старца Василия, очень поддержал нас и утешил.

Сейчас в Покровско-Васильевском монастыре пять человек братии, но, когда ступаешь на территорию обители, думаешь, что здесь непрестанно трудятся десятки монахов. Службы идут ежедневно утром и вечером, в воскресные дни приходит до пятисот прихожан. Монастырь содержит пасеку, огромный скотный двор, где обитают двадцать коров, овечки и поросята. Достраивается двухэтажный каменный храм и корпус, где будут размещаться музей и церковная лавка. В планах — постройка надвратного маленького храма. Помогают трудники и матушки, которые не покидают монастырь со дня его открытия.

Настоятеля Покровско-Васильевского монастыря и сегодня знают все жители Павловского Посада, знают и любят. А как может быть иначе? На любовь сердце отвечает любовью. Ворота монастыря весь день открыты для верующих, открыты для ищущих Бога, для страждущих и болящих. Проповеди батюшки пересказывают из уст в уста, а его поучительные рассказы-воспоминания о милом православном детстве, о непростых школьных годах советского времени, о радостях восстановления обители и о прославлении святого праведного Василия Грязного можно слушать без конца — все они дышат живой верой в Бога, дышат любовью.

О. В. Шангина

Источник:      Журнал "Русский инок" июнь 2008 г.